„Несколько слов к понятию „нео-исторической живописи“ в общем контексте Ренессанса пост-интеллектуального мышления“.
МАНИФЕСТ
Маньеристическое произведение, провозглашающее зарождение эстетики пост-историзма.
Я – „пост-интеллектуал“.
Это означает, что я противопоставляю субъективизм независимого индивидуального мышления коллективному тоталитаризму западной либеральной интеллигенции.
Я историчен.
Это означает, что я противостою внеисторичности современного „прогрессивного“ мышления, ориентирущегося на банальную сиюминутность и мелкобуржуазные цели и ценности.
Я считаю себя волею судеб вовлеченным в исторический процесс и рассматриваю нынешнее состояние западной цивилизации, в отношение ее общей истории, как далеко не лучшую, но и не окончательную часть.
В этом смысле - я большой пессимист и смотрю на уровень современной западной культуры как на один из нижайших пунктов, достигнутых ею не только со времен Ренессанса, но и вообще за весь период, начиная с момента варварства. Исхожу я не из созданного ею за свою историю, но из тех целей, которые современная западная культура перед собой ставит.
Когда я приехал на Запад, целый поток противоречивых мыслей обрушился на меня, словно водопад. Опыт социализма и капитализма, соц-реализма и модернизма объединился в моей голове. Старое и новое, революции и традиция, прошлое и настоящее поменялись местами. Все перемешалось в моем представлении.
Я пришел из общества, ставшего для меня прошлым, прославлявшемся как „общество будущего“; я прибыл в общество моего будущего, уже давно обрекавшееся на закат.
Прошлое и будущее поменялись для меня местами, понятие правого и левого потеряло всякий смысл. Не случилось ли со мной то же самое, что сейчас происходит во всем мире?
Возникает новая, пост-историческая форма мышления, зарождается особая,нео-историческая мифологизация.
Я хочу использовать мой уникальный опыт, чтобы систематически исследовать этот новый феномен: индивидуум, затерявшийся в истории, вошедшей в смерч, лишенный времени.
И сделать это я хочу с помощью самого архаического, спонтанного, непосредственного, оригинального способа, вне знаков и правил, без языковых барьеров и границ: я хочу это сделать средствами живописи.
Здесь, в Кадакесе, вдали от всяких мнений и авторитетов, на берегу Средиземного моря, на почве греко-романской традиции, я созерцаю бесконечный горизонт, раскинувшийся под бескрайним небом и мне кажется, будто вся европейская история проходит перед моими глазами!
Подобно морским приливам и отливам, шло ее развитие, порой будто противоречащее себе, словно идущее вспятъ, но - вечно продолжающее свое движение, хотя и в новых проявлениях, формах, стилях.
Точно так же, как в эпоху господства словесной информации вербальные мифы, легенды и сказки являлись культурой, выражавшей „бессознательное“ целого народа, так и в ХХ веке, с исчезновением национальных и культурных границ и все более возрастающей заменой устной информации „архетипами“ средств массовой культуры, включая мифологизацию образов известных людей и выдающихся событий, появляются новые „визуальные архетипы“ , заменяющие словесные архетипы прошлого.
Создается новая форма мировосприятия, „бессознательное“ которого основано на зрелищной исторической документации.
Современный человек располагает бездной визуального материала. Можно смело утверждать, что ни одно поколение не имело таких колоссальных источников исторических документов, как нынешнее: телевидение, кино, фотография! Никогда еще прошедшие события не были доступны так непосредственно и объективно. Наши давние предки могли судить о предшествуящих им временах через литературные и изобразительные документы, избирательный характер которых зависел от определенной авторской предвзятости.
Ныне же предлагается невиданное ранее многообразие объективной документации, на основе которой можно создавать летопись новейшей истории – философский и художественный итог, оценку прошедшего.
По размышлении, его можно воплотитъ в особую, „нео-историческую“, а еще точнее, „пост-историческую“ живопись, являющуюся полной противоположностью так называемой „исторической живописи“ прошлого с ее романтически-помпезным характером.
Задумано – сделано!
Нынешняя, провозглашаемая мною „нео-историческая“ живопись призвана к отражению совершенно объективной документальной информации, поданной в наиболее субверсивных и острых композиционных ракурсах. При этом она ставит своей задачей провоцирующее, внеисторическое сопоставление известных событий и фигур, а потому – рождает новое, независимое от устоявшихся мнений и связей и невиданное ранее прочтение истории, принимающее, на первый взгляд, абсурдный характер. Подчеркивание этого абсурда – ее непосредственная задача. От этого противопоставления, взятого спонтанно, ассоциативно, подсознательно рождается импульс восприятия привычных имен и событий под совершенно новым углом зрения, а потому обогащение устоявшихся представлений и развитие их в совершенно неожиданных направлениях, расширение их в невиданную доселе широту ассоциаций и безграничное многообразие взаимосвязей.
Это позволяет совершенно по-новому интерпретировать весь исторический процесс и истолковывать его гораздо богаче, чем обычно принято.
Мало того, „нео-историческая“ живопись в действительности пост-исторична: она антиисторична в силу „искаженного“, ассоциативного показа истории. Она не подает события в их реальном освещении, но через противопоставления и ассоциации выражает скрытый в них дополнительный подтекст, завуалировнный в сухих исторических фактах. Таким образом, здесь проявляется определенный парадокс, присущий „пост-исторической“ живописи: несмотря на всю крайнюю объективность отдельных элементов ее композиций, в целом она является субъективной интерпретацией исторического процесса и, в силу своей предельной конкретности, направлена на „мифологизацию“ современной истории и возвращение ее, таким образом, в рамки эстетики греко-романской традиции: эстетики, одним словом , фотографически-обьективной современной МИФОЛОГИИ !
Действителъно, с одной стороны, нет ничего абсурднее, чем отождествить современные конкретные исторические персонажи с мифологическими героями Гомера. Вместе с тем, они сами уже стали мифами и легендарность Наполеона столь же внеисторична, как реальность Одиссея, а падение Икара столъ же катастрофично, как возвышение Гитлера!
Перевод вышедшего ныне из-под контроля исторического развития Европы в русло греко-романской формы таит в себе, конечно, желание упорядочения этого процесса подобно классическому уравновешиванию композиции картины отдельными элементами и фигурами.
В то же время, уподобление конкретных исторических персонажей отдельным абстрактным цветовым пятнам раскрывает условную роль этих фигур в истории и низводит их до роли случайных статистов в исторической драме Европы и мира, чья судьба в таком случае словно подчиняется неизбежному року древне-греческой трагедии, где весь ход развития уже заранее предопределен игрой высших сил, установленной с самого начала фатальной предрешенностью.
Какими мелкими выглядят на фоне этих разбушевавшихся стихий исторические герои с их мнениями и заслугами !
Куда подевались их величие и слава?!
Что могут они сделать - с их тонкими ножками, субтильными ручками, смехотворными булавочными сабельками! История, тяжелая как пуступь римских легионеров, закованных в железо, сама история шествует у нас перед глазами!
Остановитесь перед ней в изумлении, забудьте об именах и датах, сражениях и битвах!
Все они перемешаны воедино, составляют лишь маленькие вспышки на бескрайнем метафизическом поле.
Обнажите головы, склоните в почтении ваши лица.
Представьте на мгновение и себя в этом протстранстве, почувствуйте и себя затерянными в этой бесконечности.
А потом, когда вам станет страшно – попробуйте вообразитъ весь тот космос, в котором крутится малая песчинка – наша крохотная планета – и тогда вы почувствуете, как новое, „пост-историческое мышление“ с его эстетикой новорожденной нео-исторической живописи утверждает себе прочное место в вашем, все еще уцелевшем после всех либерально-интеллектуальных идеологических „чисток“, атавистическом греко-романском уме.
Женя Шеф
Кадакес (Коста Брава), Испания, 1986 год
P.S.
Сидя в то время в испанской рыбацкой деревушке Кадакес на берегу Средиземного моря, я, учитывая возросшую визуальность нашего столетия, решил включить его зафиксированные медиями „архетипы“ в ткань традиции и совершенно самостоятельно придумал для обозначения моего действия термин
„ пост-историзм“.
Я решил отметить стиль, который охарактеризовал бы в качестве „райской птицы вымирающего вида“.
Каково же было мое удивление, когда я вдруг, спустя год или два, услышал о „конце истории“ Фукуямы и понял, что отмеченный мною феномен – не „регрессивный атавизм“, но признак мутанта новой формации!
Сейчас, спустя годы, я спрашиваю себя: в чем же заключалось для меня значение этого текста?
Написанный спонтанно, за мольбертом, он помог мне тверже держать кисть, когда я готовил мою первую выставку в Барселоне.
Он позволил мне сфокусировать свое внимание на ясных целях.
И, наконец, он проложил тропинку к той эстетической греко-романской бухте, что я называю теперь словом, при котором начинает ровнее биться мое сердце: что я обозначаю теперь понятием НЕО-МИФОЛОГИЯ.